Неточные совпадения
— Вот он вас проведет в присутствие! — сказал Иван Антонович, кивнув головою, и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что оба рукава лопнули на локтях и давно лезла оттуда подкладка, за что и
получил в свое время коллежского регистратора, прислужился нашим приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, [Древнеримский поэт Вергилий (70–19 гг. до н. э.) в поэме Данте Алигьери (1265–1321) «Божественная комедия» через Ад и Чистилище провожает автора до Рая.] и провел их в
комнату присутствия, где стояли одни только широкие кресла и в них перед столом, за зерцалом [Зерцало — трехгранная пирамида с указами Петра I, стоявшая на столе во всех присутственных местах.] и двумя толстыми книгами, сидел один, как солнце, председатель.
Покой был известного рода, ибо гостиница была тоже известного рода, то есть именно такая, как бывают гостиницы в губернских городах, где за два рубля в сутки проезжающие
получают покойную
комнату с тараканами, выглядывающими, как чернослив, из всех углов, и дверью в соседнее помещение, всегда заставленною комодом, где устраивается сосед, молчаливый и спокойный человек, но чрезвычайно любопытный, интересующийся знать о всех подробностях проезжающего.
Ноздрев был занят важным делом; целые четыре дня уже не выходил он из
комнаты, не впускал никого и
получал обед в окошко, — словом, даже исхудал и позеленел.
«Какой отвратительный, фельетонный умишко», — подумал Самгин. Шагая по
комнате, он поскользнулся, наступив на квашеное яблоко, и вдруг обессилел, точно
получив удар тяжелым, но мягким по голове. Стоя среди
комнаты, брезгливо сморщив лицо, он смотрел из-под очков на раздавленное яблоко, испачканный ботинок, а память механически, безжалостно подсказывала ему различные афоризмы.
Вскоре явилась Любаша Сомова;
получив разрешение жить в Москве, она снова заняла
комнату во флигеле. Она немножко похудела и как будто выросла, ее голубые глаза смотрели на людей еще более доброжелательно; Татьяна Гогина сказала Варваре...
Увидав хозяйку, стоявшую опять у своих дверей, он скорыми цыпочками побежал к ней через коридор; прошушукав с нею минуты две и, конечно,
получив сведения, он уже осанисто и решительно воротился в
комнату, взял со стола свой цилиндр, мельком взглянулся в зеркало, взъерошил волосы и с самоуверенным достоинством, даже не поглядев на меня, отправился к соседкам.
Мы отправились туда, к счастью недалеко, и, после хождения по разным
комнатам и отделениям, наконец
получили записку и отправились.
— Иду. — Лопухов отправился в
комнату Кирсанова, и на дороге успел думать: «а ведь как верно, что Я всегда на первом плане — и начал с себя и кончил собою. И с чего начал: «жертва» — какое плутовство; будто я от ученой известности отказываюсь, и от кафедры — какой вздор! Не все ли равно, буду так же работать, и так же
получу кафедру, и так же послужу медицине. Приятно человеку, как теоретику, замечать, как играет эгоизм его мыслями на практике».
— Осел! подлец! убил! зарезал! Вот же тебе! — муж
получил пощечину. — Вот же тебе! — другая пощечина. — Вот как тебя надобно учить, дурака! — Она схватила его за волоса и начала таскать. Урок продолжался немало времени, потому что Сторешников, после длинных пауз и назиданий матери, вбежавший в
комнату, застал Марью Алексевну еще в полном жару преподавания.
Получив последний вопрос, я сидел один в небольшой
комнате, где мы писали. Вдруг отворилась дверь, и взошел Голицын jun. с печальным и озабоченным видом.
Стали мы себя сокращать, из Гранд-Отеля к «Мадлене» в chambres meublйes [меблированные
комнаты (фр.).] перебрались; вместо Cafй Anglais начали к Дюрану ходить; тоже недурной ресторан, и тем выгоден, что там за пять франков можно целый обед
получить.
И пошел одиноко поэт по бульвару… А вернувшись в свою пустую
комнату, пишет 27 августа 1833 года жене: «Скажи Вяземскому, что умер тезка его, князь Петр Долгоруков,
получив какое-то наследство и не успев промотать его в Английском клубе, о чем здешнее общество весьма жалеет. В клубе не был, чуть ли я не исключен, ибо позабыл возобновить свой билет, надобно будет заплатить штраф триста рублей, а я бы весь Английский клуб готов продать за двести рублей».
Просто, реально и тепло автор рассказывал, как Фомка из Сандомира пробивал себе трудную дорогу в жизни, как он нанялся в услужение к учителю в монастырской школе, как потом
получил позволение учиться с другими учениками, продолжая чистить сапоги и убирать
комнату учителя, как сначала над ним смеялись гордые паничи и как он шаг за шагом обгонял их и первым кончил школу.
У Вахрушки была своя
комната рядом с передней, первого числа он
получал аккуратно десять рублей жалованья, — одним словом, благополучие полное.
Катря была переведена в сарайную, а Сидор Карпыч опять поселился в своей
комнате рядом с Нюрочкой. Тишка приходил несколько раз в кабинет к Петру Елисеичу и
получал головомойку: Петр Елисеич усовещивал его, кричал и даже топал ногами.
Расставшись с нею после долгих объятий и слез, Горизонт зашел в
комнату хозяйки и
получил плату — пятьдесят рублей (хотя он запрашивал двести).
Несмотря, однако же, на все предосторожности, я как-то простудился,
получил насморк и кашель и, к великому моему горю, должен был оставаться заключенным в
комнатах, которые казались мне самою скучною тюрьмою, о какой я только читывал в своих книжках; а как я очень волновался рассказами Евсеича, то ему запретили доносить мне о разных новостях, которые весна беспрестанно приносила с собой; к тому же мать почти не отходила от меня.
Приближался конец мая, и нас с сестрицей перевели из детской в так называемую столовую, где, впрочем, мы никогда не обедали; с нами спала Параша, а в
комнате, которая отделяла нас от столярной, спал Евсеич: он
получил приказание не отходить от меня.
Ефрем с Федором сейчас ее собрали и поставили, а Параша повесила очень красивый, не знаю, из какой материи, кажется, кисейный занавес; знаю только, что на нем были такие прекрасные букеты цветов, что я много лет спустя находил большое удовольствие их рассматривать; на окошки повесили такие же гардины — и
комната вдруг
получила совсем другой вид, так что у меня на сердце стало веселее.
— Одна. Отец давно умер, мать — в прошлом году. Очень нам трудно было с матерью жить — всего она пенсии десять рублей в месяц
получала. Тут и на нее и на меня; приходилось хоть милостыню просить. Я, сравнительно, теперь лучше живу. Меня счастливицей называют. Случай как-то помог, работу нашла. Могу
комнату отдельную иметь, обед; хоть голодом не сижу. А вы?
Вся эта путаница ощущений до того измучила бедную женщину, что она, не сказав более ни слова мужу, ушла к себе в
комнату и там легла в постель. Егор Егорыч, в свою очередь, тоже был рад уходу жены, потому что
получил возможность запечатать письмо и отправить на почту.
Получив это донесение, Тулузов, несмотря на привычку не выражать своих чувств и мыслей, не выдержал и вошел в
комнату Екатерины Петровны с сияющим от радости лицом.
Встревоженная ее молчанием, Афимьюшка заглядывала в
комнату, поправляла в кресле подушки, которыми она была обложена, пробовала заговорить об чем-нибудь, но
получала только односложные и нетерпеливые ответы.
Получив взаимные благословения, супруги напутствовали друг друга и взаимным поцелуем, причем отец протопоп целовал свою низенькую жену в лоб, а она его в сердце; затем они расставались: протопоп уходил в свою гостиную и вскоре ложился. Точно так же пришел он в свою
комнату и сегодня, но не лег в постель, а долго ходил по
комнате, наконец притворил и тихо запер на крючок дверь в женину спальню.
— Много что-то для нашей стороны, — вздохнула барыня. — В мое время такой платы не знали… А здесь, если хочешь
получить тридцать, то поди вот к нему. Он тебе даст тридцать рублей, отдельную
комнату и сколько хочешь свободного времени… днем…
Нашлась, однако, одна добрая душа, вдова Аксинья Степановна, по второму мужу Нагаткина, которая заступилась за Софью Николавну; но на нее так прогневались, что выгнали вон из
комнаты и окончательно исключили из семейного совета, и тут же
получила она вдобавок к прежнему прозвищу «простоты сердечной» новое оскорбительное прозвище, которое и сохранилось при ней до глубокой старости; но добрая душа осталась, однако, навсегда благорасположенною к невестке и гонимою за то в семье.
— Она отказалась войти, и я слышал, как Гез говорил в коридоре,
получая такие же тихие ответы. Не знаю, сколько прошло времени. Я был разозлен тем, что напрасно засел в шкаф, но выйти не мог, пока не будет никого в коридоре и
комнате. Даже если бы Гез запер помещение на ключ, наружная лестница, которая находится под самым окном, оставалась в моем распоряжении. Это меня несколько успокоило.
Получил я назад дар слова не скоро, и это случилось таким образом: увидел я себя в полумрке незнакомой
комнаты, начал припоминать: «где я, и что это такое?»
— Нужно быть глупее доски, чтобы входить ночью в
комнату женщины с желанием
получить одну зажигательную спичку.
Вдова его
получала удобную квартиру и полное содержание, а маленькая Аня со второго же года была совсем взята в барский дом, и не только жила с княгинею, но даже и спала с нею в одной
комнате.
Сестра лежала в одной
комнате, Редька, который опять был болен и уже выздоравливал, — в другой. Как раз в то время, когда я
получил это письмо, сестра тихо прошла к маляру, села возле и стала читать. Она каждый день читала ему Островского или Гоголя, и он слушал, глядя в одну точку, не смеясь, покачивая головой, и изредка бормотал про себя...
— Вот записку сейчас дам вам в том, — сказала Елизавета Петровна и, с необыкновенной живостью встав с лавки, сбегала в
комнаты и написала там записку, в которой обязывалась заплатить Елпидифору Мартынычу тысячу рублей, когда
получит от князя должные ей тридцать тысяч.
Получив на все свои развязные слова и приветствия почти полное молчание, Архангелов счел за лучше удалиться; но не ушел совсем из
комнаты, а стал тут же ходить с своим приятелем взад и вперед по той именно стороне стола, на которой сидели Елена и князь.
— Да-с, не лестно-с и не расчет-с! — начал он вновь, закидывая руки под голову, — я в Петербурге от ста до тысячи рублей в день
получаю — сколько это в год-то составит? — да-с! А вы тут с своею Проплеванною в глаза лезете!.. Я за квартиру в год пять тысяч плачу! У меня мебель во всех
комнатах золоченая — да-с!
Больную доктор привез в карете Бегушева часам к пяти; она была уже одета в посланное к ней с кучером новое белье и платье и старательно закутана в купленный для нее салоп. Доктор на руках внес ее в ее
комнату, уложил в постель и, растолковав Минодоре, как она должна поставить мушку, обещался на другой день приехать часов в восемь утра. За все эти труды доктора Бегушев заплатил ему сто рублей. Скромный ординатор смутился даже: такой высокой платы он ни от кого еще не
получал.
Воротясь домой, я послал Евсеича попросить позволения у Григорья Иваныча прийти к нему в
комнату, и,
получив согласие, я рассказал с большой радостью о случившемся со мною.
Чрез месяц по приезде в Казань я
получил письмо от отца с приказанием приискать и нанять большой поместительный дом, где не только могло бы удобно расположиться все наше семейство, но и нашлись бы особые
комнаты для двух родных сестер моей матери по отце, которые жили до тех пор в доме В-х, Мать прибавляла, что она намерена для них выезжать в свет, и потому должна познакомиться с лучшею городскою публикою.
От директора пришло позволение прежде, и когда мать была уже у меня в
комнате,
получили приказание от Камашева: «дожидаться его приезда».
Вообще это было замечательное лето в жизни Персикова, и порою он с тихим и довольным хихиканьем потирал руки, вспоминая, как он жался с Марьей Степановной в двух
комнатах. Теперь профессор все пять
получил обратно, расширился, расположил две с половиной тысячи книг, чучела, диаграммы, препараты, зажег на столе зеленую лампу в кабинете.
Накануне условленного между нами отъезда Мишеля (он должен был тайно вернуться с дороги и увезти меня) я
получила от него чрез его доверенного камердинера записку, в которой он назначил мне свидание в половине десятого часа ночи, в летней биллиардной, большой низкой
комнате, пристроенной к главному дому со стороны сада.
Но видно умножающееся семейство заставило отца повернуть этот флигель в жилое помещение. С этою целью навезли лесу и досок, и флигель при помощи дощатых перегородок вокруг центральной печки
получил четыре
комнаты, т. е. переднюю, приемную и две спальни, из которых в одной помещался отец, а другая предназначена была мне и учителю спальнею и в то же время классною.
Когда я вышел провожать доктора в другую
комнату, он сурово сказал мне: «Теперь штука поважнее; он очень простудился и
получил воспаление в печени; с этим делом я слажу, но оно будет иметь сильное влияние на весь его организм, а до теплой погоды еще далеко».
В первый же месяц, когда приспело время
получать жалованье, Николай Фермор явился к казначею вместе с другими, Казначей с своими сундуками помещался в
комнате, смежной с кабинетом начальника части.
Он бросился быстро к дверям провожать их; на лестнице
получил приглашение бывать, придти на следующей неделе обедать, и с веселым видом возвратился к себе в
комнату.
Очевидно, Николай сбился с дороги, устал и замерз; но все знали, что это вышло неспроста и не без Селивановой вины. Я узнал об этом через девушек, которых было у нас в
комнатах очень много и все они большею частию назывались Аннушками. Была Аннушка большая, Аннушка меньшая, Аннушка рябая и Аннушка круглая, и потом еще Аннушка, по прозванию «Шибаёнок». Эта последняя была у нас в своем роде фельетонистом и репортером. Она по своему живому и резвому характеру
получила и свою бойкую кличку.
На другой день поутру, в ожидании Павла Павловича, обещавшего не запоздать, чтобы ехать к Погорельцевым, Вельчанинов ходил по
комнате, прихлебывал свой кофе, курил и каждую минуту сознавался себе, что он похож на человека, проснувшегося утром и каждый миг вспоминающего о том, как он
получил накануне пощечину. «Гм… он слишком понимает, в чем дело, и отмстит мне Лизой!» — думал он в страхе.
Надежда. На минуту, Павел… (Ведёт его назад в
комнату Якова. Тихо.)
Получил?
— Ах, вот мы опять встречаемся, — сказала она любезно. — Очень, очень рада. А это ваш сын… Тот самый? — сказала она, заметив Фроима, проходившего ко мне через соседнюю
комнату. — Постойте, молодой человек. Мы тут хотим с вами познакомиться. Какой он у вас красавчик!.. А это что же у него?.. Шрам?.. Над самым глазом?.. Боже мой, — это ведь очень опасно? И он
получил его… тогда?..
Клеопатра Сергеевна. Поздно уж теперь! Достаточно, что ты мне раз это сказал. Я все теперь прочла, что таилось у тебя на душе в отношении меня. Теперь я не жена больше ваша, а раба и служанка, которая пока остается в вашем доме затем, чтобы
получить приказание, что она должна делать, чтобы расплатиться с вами за тот кусок хлеба, который вы ей давали, и за те тряпки, в которые вы ее одевали. Буду ожидать ваших приказаний!.. (Идет в свою
комнату.)
Не
получив ответа, старик идет на станцию. Он ищет сначала знакомого обер-кондуктора и, не найдя его, идет к начальнику станции. Начальник сидит у себя в
комнате за столом и перебирает пальцами пачку каких-то бланков. Он занят и делает вид, что не замечает вошедшего. Наружность у него внушительная: голова черная, стриженая, уши оттопыренные, нос длинный, с горбиной, лицо смуглое; выражение у него суровое и как будто оскорбленное. Малахин начинает длинно излагать ему свою претензию.